
Архив
минувшие дни
отрывок из очерка
|
40 памятных зарубок
Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...
ГЛАВА ПЕРВАЯ
О
НАХОДКЕ В АРХИВЕ И О ТОМ, С
ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ЭТА КНИГА
Однажды перебирал я свои старые
бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На
одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в
газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте
моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором
куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я
нашел свой очерк «В плену болот».
И я стал
ворошить память и вспоминать: как в 1929 году жил на Урале, работал в областной
газете и ездил в командировки, выбирая самые необычные маршруты и темы, то по
Оби за Полярный круг, то на начавшуюся стройку у горы Магнитной, то к сектантам
в Курганский округ, то в станицу Фершампенуаз, названную так по имени
французского местечка, где уральские казаки помогли одержать победу над полками Наполеона.
Конец 20-х годов нашего
века... Это время интересных и бурных событий в мире. Гоминдановцы устраивали
провокацию на КВЖД. В газетах сообщалось, что «китайские власти бросили войска
к советской границе», что «белогвардейские банды обстреливают пограничные
заставы» и что «приказом реввоенсовета образована особая дальневосточная
армия. Командующим назначен т. Блюхер».
Произошел разрыв
дипломатических отношений с Мексикой. Германский дирижабль «Граф Цеппелин» под
управлением доктора Эккерта пролетел через Советский Север, направляясь из
Берлина в Токио. Начались поиски пропавшего американского летчика Эпельсона. В
Москве открылся первый всесоюзный слет пионеров. Шла коллективизация, печатались
статьи о необходимости закрепить пройденный этап в работе колхозов, говорили
о перегибах и о кулацком терроре. Остро стоял вопрос о ликвидации неграмотности—-газеты публиковали призывы: «Каждый грамотный, обучи
неграмотного» и «Культармейцы, ударьте букварем по водке!»
В это время приехал в
Свердловск и зашел к нам в редакцию областной газеты секретарь Коми-Пермяцкого
окружкома партии Иван Афанасьевич Артемов. Он звал кого-нибудь из
корреспондентов к себе в Кудымкар. Но убеждать начал как-то удивительно:
— Места у нас, пожалуй,
самые дикие и отсталые в стране. Наследство от царского времени неказистое.
Глушь страшная. Грамотных — раз-два и обчелся. Народ во власти суеверий.
Читали «Подлиповцев» писателя-шестидесятника Федора Решетникова? Он правдиво
изобразил жизнь, и, к сожалению, у нас мало что изменилось: тоже невежество,
та же бедность. На болотах хлеб не родится, во многие деревни проехать можно
только в начале зимы, когда дорогу подморозило, а снегу еще не навалило. Есть
деревни, где про Советскую
власть только слыхали.
Пробуют кое-где создать колхозы, но они не всегда способны выдержать кулацкий
натиск.
Что и говорить, мало чем мог похвастать секретарь окружкома. Но даже если бы
он попытался соблазнять описаниями нетронутых лесов в верховьях Камы, с
медведями, рысями и росомахами и тем, что стерлядей в реке и рябчиков в лесу
видимо-невидимо,— все равно я бы еще подумал, ехать или нет. А другие сотрудники
и вовсе интереса не проявили: Магнитострой — это да, — даешь Магнитострой, — а
коми-пермяцкая глушь кому нужна? ,
Артемов будто читал эти
мысли. Он добавил: — В глуши наших болот и лесов революция делает по существу
первые шаги. Идет борьба. Неужели вам, газетчикам, неинтересно посмотреть на
все это собственными глазами?
В ту пору наметились у
меня другие планы — хотелось поехать в Тобольск и дальше по Оби. Но все-таки
взял я из редакционной библиотеки «Подлиповцев» и вечером прочитал.
С первых же страниц
повесть захватила меня, вовлекла в водоворот страшных событий, рождавших в
сердце жалость, боль и негодование. Писатель рассказывал о людях, еще
неизвестно живших ли где-то там
|