Архив
минувшие дни
отрывок из очерка

40 памятных зарубок

Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ ИСТОРИЯ ОДНОГО НЕСЧАСТНОГО СИНИЛЬЩИКА

А разве только древние брон­зовые украшения, только удивительные по красоте «пермские боги», только образные и разнообразные солоницы говорят о высоком уровне коми-пермяцкого народного искусства и о стремлениях к красоте? По­жалуй, нигде так не любят набивные ткани с подлинно народным орнаментом, как на пермской земле. Здесь из синей набойки с цветами раньше шили «дубасы»— сарафаны, а теперь старухи хранят эти национальные костюмы как драгоценность, хотя, казалось бы, в мага­зинах даво уже можно купить все, что душеньке угод­но — и атлас, и шелк, и парчу. Но свое, привычное, родное ценилось дороже. У В. И. Ленина в статье «Кустарная перепись в Перм­ской губернии» я нашел такие строки:

«В Пермской губернии ремесло еще очень развито, сравнительно с центральной Россией: достаточно со­слаться на такой промысел, как синильный (или кра­сильный. Это исключительно ремесленное окрашивание домашних тканей крестьян, которые в менее захолуст­ных местах России давно уже уступили место фабрич­ным ситцам»¹.

Местные крестьяне привыкли, что постоянно на ло­шадке в их деревню приезжал «мастер», который при­нимал заказы на изготовление набойки. Он забирал куски домотканого полотна, через месяц или два, как условлено, возвращался с готовой набойкой и брал но­вые заказы.

В Кудымкаре во второй мой приезд довелось мне познакомиться с Ираидой Георгиевной Климовой, быв­шей учительницей, занявшейся ткачеством. Она подроб­но и красочно рассказала о своем отце-красильщике, Георгии Николаевиче Сторожеве.

Родился он в маленькой, из семи дворов, деревеньке Новоселовой. После смерти родителей осталось их семь сироток, и все стали ходить под окна просить христа ради. Так и разбрелись кто куда. Четырехлетнего Егор-шу подобрал по доброте душевной вдовец-учитель Желнин. Девять лет жил маленький Сторожев лучше, чем в родном доме: учитель его кормил, одевал, отдал в школу, присматривал за тем, как он готовит уроки. Но однажды Желнин сказал:

— Ну, Егорша, видно, пора тебе самостоятельным становиться. Чувствую я, приближается мой конец. Определю я тебя к Лаптихе.

Егорше тогда едва исполнилось тринадцать лет.

Лаптиха — это владелица большого синильного про­изводства. Фамилия ее —• Лаптева, но все ее звали так непочтительно за жадность, постоянные обсчеты и вздорный характер.

Учитель Желнин вскорости умер. Егорша стал уче­ником красильщика. По обычаю три года он должен был работать только за хозяйские харчи, без копейки денег. Парень оказался понятливым, и в шестнадцать лет хозяйка положила ему жалованье — целковый в месяц. Еще через три года он работал уже в полную силу как мастер. Красильщик из соседней деревни стал его сманивать к себе. Тогда Лаптиха повысила жало­ванье до шести рублей в месяц. Она отлично знала, что сосед посулил мастеру пятерку.

До двадцати шести своих лет проработал Егорша у Лаптихи. В армию его не взяли, и стал он числиться ратником запаса,— значит, можно жениться. Давно при­глянулась ему такая же работница, как и он сам — Катя Баяндина, по деревенскому прозвищу Карамачки-на. Но едва только родилась у них первая дочка — Вассой ее назвали,— как Лаптиха зло сказала:

— У меня не божий дом, чтобы ребят кормить да воспитывать. Иди-ка ты, милый, на свои хлеба.

Получил Егорша заработок за последний месяц, и пошли Сторожевы в соседнее село Архангельское,— двое в лаптях, а третья завернутая в пеленки. Думал Егорша: здесь синильщиков нет, вот я и обоснуюсь. Снял домишко у слепого деда Лари, которого сын бро­сил и кормиться ему было нечем.

Купец Вилесов дал в долг краску, с тем, чтобы всю стоимость мастер вернул вместе с процентами в тече­ние года. Работали Егорша с Катериной, как проклятые, и долг выплатили. Взял в дом сестру Агашу — сначала надо было кому-то маленькую Вассу нянчить, а по­том каждый год ребята прибавлялись. Родила Кате­рина шестнадцать детей, да не все живы остались.