Архив
минувшие дни
отрывок из очерка

40 памятных зарубок

Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ В ИЗБЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЧЕРЕЗ СОРОК ЛЕТ

В войну сын ушел на фронт, успел на­писать всего одно письмо и пал в боях за Родину, а дочери вышли замуж — и живут в Мыслесе и Жем­чужном.

Меня Ефимья Егоровна не узнала: мало ли в те давние годы приезжало разных уполномоченных и представителей. Но, как полагается, подала по круж­ке браги, и мы тоже, как полагается, трижды поотказы-вались, а затем уважили хозяйку.

Мучило меня воспоминание о красной дощечке, ко­торая тогда, в 1929,году, стояла на божнице вместо иконы, а Изосим Иванович насмешливо рассказывал, что это поп, не умеющий рисовать, но желающий оста­вить в доме «святыню», сам покрасил и благословил дощечку, и она выполняла роль иконы. Где-то теперь эта дощечка? В божнице стоял Николай-угодник — ико­на нового, неинтересного письма.

Я не удержался, спросил о дощечке. Ефимья Егоров­на сначала не поняла, она плохо говорила по-русски, а может, только сделала вид, что не поняла. Анатолий Иванович повторил мой вопрос по-пермяцки.

Ефимья Егоровна насупилась и что-то сердито про­бурчала.

—        Что она говорит?

Тиунов замялся. Он хотел быть любезным провожа­тым, а тут, видимо, было сказано что-то не совсем подходящее.

Я ждал, и Анатолий Иванович — человек деликат­ный и мягкий, через силу перевел:

Говорит: «Так я и показала ему». И, как бы извиняясь, еще объяснил:

Не хочет она показывать.

Я не настаивал. Мне ведь важно было установить связь   времен.   Крашеная  дощечка — это   всего   лишь символ прошлого.

Проходя мимо божницы, я увидел, что перед Нико­лой лежала корочка хлеба, крашеное, очевидно остав­шееся с пасхи, яйцо и куски вяленой рыбы. Это было жертвоприношение «богу Николе» от вдовы бывшего председателя сельсовета. Жертвоприношение, совер­шенное в 1968 году, когда космический корабль обле­тел Луну, сфотографировал ее, провел разные исследо­вания и вернулся на землю. Об этом немедленно сооб­щило жителям Мысов радио, установленное в каждой избе, в том числе и в избе Ефимьи Егоровны. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ОТЦЫ И ДЕТИ

В 1929 году мысовские кулаки стреляли в советских активистов, противясь созданию колхоза. Но колхоз все-таки был создан. На одном из домов в Мысах сохранилась старая железная таблич­ка-вывеска с названием колхоза «Маяк», потом имени Ворошилова. Сейчас в Мысах — только бригада колхоза «Дружба», занятая откормом 220 телок и бычков.

Я зашел на окраину деревни, нарочно, чтобы посмот­реть на дом кулака Златина, в свое время отданный школе. Неподалеку  заметил  еще нестарого   человека в генеральской фуражке. Это так удивило меня, что я подошел,   заговорил.    Оказалось -- бригадир   Николай Михайлович Златин, иод рукой у которого семнадцать человек. Спросил:

--- Как же так: ведь в Мысах, включая Коноплю и Согру,- - живет без малого пятьсот человек? Что же делает основное население?

Узнал новость: люди пришли к здравой мысли, что в этих местах, где зерновые редко вызревают — то их замочат дожди, то выстудят морозы, не стоит во что бы то пи стало требовать развития полеводства. Зачем повторять многолетние ошибки и просчеты, ждать, смилостивиться ли природа и даст ли собрать зерсто? Бот лес — доло доходное, оно требует рабочих рук. И в Мысах создали лесоучасток. Лес заготовляют ши­роким фронтом, используя механизацию.

Нет, не зря Витя Златин рисовал трелевочные трак­торы, — они у всех здесь перед глазами. Населению лес стал давать постоянный и верный заработок. О разме­рах его я уже говорил — от 129 до 172 рублей в месяц.