Архив
минувшие дни
отрывок из очерка

40 памятных зарубок

Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ В ИЗБЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЧЕРЕЗ СОРОК ЛЕТ

Библиотекаршу я увидел позже. Ею оказалась   молодая девушка Олимпиада Ивановна Златина. Учительницы предварительно рассказали мне о ней. Ее отец сначала работал бригадиром, а потом председателем колхоза, в 1942 году ушел на войну и в битве под Москвой убит, так что Липа рано осиро­тела. Окончила   она   в   Мысах   семилетку,   работала вместе с матерью в колхозе, а лет семь назад поручили ей заведовать библиотекой. Накопилось уже семь ты­сяч книг, так   что   любителям   чтения   есть   из   чего выбрать. А таких любителей, судя по формулярам,— 162 человека, и Олимпиада Ивановна особо отмечает двух своих активных читателей Фаю Яковлеву — тех­нолога из лесничества и пенсионера Бориса Васильеви­ча Ларкина из поселка Жемчужного. Я спросил Олимпиаду Ивановну:

А «Подлиповцы» Решетникова есть у вас?

Знаю. Это о наших местах. Но вот достать книгу не могла.

Вернувшись в Москву, я обегал много столичных книжных магазинов, пока не разыскал «Подлиповцев» и коми-пермяцкую легенду о Пере-богатыре (к сожале­нию, «разбавленную» разными авторскими добавления­ми). Послал их Липе Златиной. Обе эти книги нужны в Мысах: одна — как летопись страшной жизни до ре­волюции, и другая — как запечатленная мечта о буду­щем, как ощущение силы народа. Пусть эти книги читают и Яковлева с Ларкиным и подросшие ребята, внуки тех, что сорок лет назад гадали ночью, воткнув обгоревшую кочергу в снежный сугроб.

Об этом гаданье я не забывал и повел Анатолия Ивановича Тиунова на поле.

Теперь это место только с оговоркой можно назвать полем. Пустой земли еще хватает, но с одного края стоят постройки ремонтной базы Мысовского лесоучаст­ка, а в центре — трелевочные трактора, притянутые или пришедшие на ремонт, автомашины, дрезины и другая техника.

Зимой найдется место, куда можно воткнуть обго­релую палку, но кто и зачем это будет делать? Не кол­хозники же, не трактористы. И уж конечно, не школь­ники.

Разве вот по старой памяти пошел бы глухой Ни­кола, но ведь не пойдет и он, хотя бы потому, что знает, как будут над ним потешаться односельчане.

Написал эти строки и подумал; как будто доказал, что новое властно наступало и победило старое. В це­лом-то именно так и есть, но если говорить правду, то осталось и нечто, именуемое «нетипичным». Я расска­зывал о поле, где гадали и где ныне стоят мощные трак­тора. А ведь изба, где я сорок лет назад сидел и беседо­вал с председателем сельсовета Изосимом Ивановичем Златиным и слышал, как кулаки стреляли, пугая,— эта изба рядом. Как же в нее не зайти?

И вот я снова, через сорок лет — не зимой, а летом и не ночью, а днем смотрю на дом Изосима Ивано­вича — высокую избу в полтора этажа, с подпольем, с лестницей у крыльца с навесом. Бревна уже не жел­то-янтарные, а голубоватые, поседевшие, опаленные солнцем, овеянные ветрами, исхлестанные ливнями, в течение сорока долгих северных зим испытавшие трескучие морозы.

Мы с Тиуновым   постучались,   переступили порог.

Будто и не минуло четырех десятков лет.

Та же изба — и скамейки те же, будто и стол, за ко­торым сидел председатель Изосим Иванович, ничуть не изменился. Вот здесь слева горела лучина без светца, воткнутая в стену, а здесь, подвешенная к потолку, качалась зыбка. Помню, как подходила к этой зыбке жена председателя Ефимья Егоровна: в зыбке, просы­паясь, кричала девчушка, и хозяйка баюкала, мешая пермяцкие слова с русскими:

— Кыш, Палашка, кыш!

Ефимья Егоровна готовила поесть гостям — ту же мучную болтушку, что ели сами, а беспокойная Палата отрывала от дела.

Я знал, что Изосим Иванович умер через десять лет после того, как я побывал в Мысах, и вот уже тридцать лет Ефимья Егоровна живет на вдовьем положении, вырастила четверых детей — дочерей Анастасию, Анну, Пелагею (ту, что в 1929 году качалась в зыбке) и сына Василия.