Архив
минувшие дни
отрывок из очерка

40 памятных зарубок

Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ   ВТОРОЙ ОТРЫВОК ИЗ ОЧЕРКА СОРОКАЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ

Если слова ворожеи оправдаются, ей несут всякого добра: хлеба, холста, масла. А если обманет — ругают и клянут на чем свет стоит, не стесняясь и ее присут­ствием. И подарки и ругань Матеиха принимает как заслуженное. Не благодарит, не обижается: это в по­рядке вещей.

Большим почетом пользуются цыгане. В эти места, так редко посещаемые агрономом  и    культурником, цыганские таборы   находят   дорогу.   Доход   им   здесь обеспечен. Крестьяне в прошлом году последний хлеб отдавали, только бы послушать, что  скажут цыгане. Пуд белой муки отдал Иван Кирилыч Златин. За не­сколько слов о  «бубновой даме» и «казенном доме» Николай Кирилыч Златин мешок овса цыгану вынес. Охотники   (а  здесь  каждый  промышляет)   крепко верят в приметы. Они серьезно рассказывают о заговоренных ружьях, которые не стреляют, о заговоренной охоте, во время которой белка двоится в глазах охот­ника, о заговоренных собаках, теряющих след. Эти за­говоры не опасны только тем, кто знает травы «от злых слов».

История с зеркалом и комсомольцем не анекдот, а факт, и он в известной степени характеризует моло­дежь в Мысах.

, Делать ребятам и девушкам нечего: избы-читальни в Мысах нет, культурной работы не ведется, школа ликбеза, как говорится, дышит на ладан. Раз в год приезжает кинопередвижка, и это все.

Перед отъездом мне хотелось сделать несколько снимков — дать картинки глухого угла пермяцкого округа.

Молодая женщина в кокошнике, расшитом белым бисером и белыми пуговицами, в клетчатом домотканом платке шла по улице деревни. Я вынул фотоаппарат:

—        Постойте. Одну минуту.

Но женщина, увидев аппарат, закрыла лицо плат­ком, не оглядываясь, быстро повернула назад и побе­жала от меня. Шагах в 40 она, завернув за крыльцо дома, из-за столба стала наблюдать за мной.

Любопытство взяло все-таки верх над страхом.

Около другой избы играло двое ребят. Я подошел, чтобы их снять. Но аппарат произвел то же действие: один из ребят кинулся с ревом бежать, а другой, сообра­зивший, видно, позже, что следует бежать,— остался на месте. Это был мальчик лет 5—6. Я присел на колено и навел аппарат. Вдруг в окно застучали. Смотрю: старуха в кокошнике машет руками и кричит:

—        Оз ков, оз ков... Что делаешь?!.

Но я уже снял ревущего вовсю мальчика.

Это было утром. А к вечеру, перед самым отъездом, в избу, где я остановился, набилось около двух десят­ков пермяков. Сначала я не мог понять, в чем дело. Почему вдруг именно сейчас я так заинтересовал их. Скоро все выяснилось. Как только я сказал, что уез­жаю, в группе, столпившейся у дверей, зашептались, а потом один паренек выступил «делегатом»: — Сними... карточкой...

С сожалением отходили, узнав, что поздно, темно и снимать нельзя.

Мысы и Верх-Лупья — северная глушь. Но уже пробивается новое и в этих глухих углах. В Лупью около года тому назад случайно забрались двое районных работников. Они рассказали о том, как живут и работают крестьяне колхоза в их крае.

Лупьинцы послушали, послушали и решили органи­зовать колхоз у себя. Уставов не было — выдумали сами, Записалось 16 хозяйств, в большинстве бедняц­ких. Назвали колхоз «Югыт-Туй» («Светлый путь»).

Но уже с первых дней поняли колхозники, что кол­хоз их будет знаменем борьбы. Так и вышло. Кулаки с первого же дня повели на колхоз наступление. На­падали с ножами на руководителей, ломали колхозные изгороди, агитировали. Не помогло. Тогда подговорили трех середняков-колхозников и через них стали разва­ливать колхоз изнутри. Но и тут дело не выгорело.