|
40 памятных зарубок
Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»... ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ О ЗОЛОТОМ ЧЕЛОВЕКЕ, ВАСИЛИИ СЕМЕНОВИЧЕ ОСОКИНЕ
В 1929 году в старинном селе Монастырь, точнее — в примыкающей к селу маленькой деревушке Логиновской — создали колхоз из семи дворов. Организовал его и стал первым председателем бывший комиссар Павел Иванович Лихачев. Человек - боевой и решительный, он всю жизнь хранил, как память, справку из волостной ячейки от 20 января 1920 года, что «действительно был идейным политическим работником и стойким борцом за коммунизме. Но когда классовая борьба в деревне обострилась, Лихачев перестал различать, где свои, где чужие, рубил, что называется, сплеча и во время хлебозаготовок без долгих разговоров распорядился сажать середняков в подвал кулацкого дома. За превышение власти он понес наказание, но до конца жизни своей (а умер он года через три после окончания Отечественной войны) считал, что все его невзгоды произошли из-за происков личных недругов и что пострадал он за революцию. Поехать в Монастырь мне предложил его сын, председатель Гаинского районного комитета народного контроля Евгений Павлович Лихачев. — Посмотрите, как все изменилось за 40 лет,— сказал он. И вот на моторке мы добираемся до Монастыря. Прекрасна Кама в верховьях. И прекрасна не только шириной и полноводьем, не только крутыми поворотами, за которыми открываются то лобастые или обрывистые берега с величественными сосновыми борами, отраженными в спокойном плесе, то разноголосое чернолесье с застенчивыми березками и ранним золотом осин, то заросшие ивняком устья рек и речушек; нет, не только этим прекрасна Кама в верховьях, но и своей глубокой первозданной тишиной, редко-редко прерываемой перепорхом утиной парочки или всплеском сорожек и голавлей, порскающих от метровых щук. Великий покой так необычен для людей, оглушенных городским шумом. Слушать эту тишину не мешал монотонный рокот моторки. Спутники мои, убоявшись речного ветра и первых капель дождя, скрылись в единственной каюте рядом с мотористом и делились впечатлениями о недавней поездке в Москву, а я стоял один, Навалившись грудью на верх каютки и с какой-то восторженной и безадресной благодарностью дышал свежим речным воздухом. Хорошо! Вот бы сорок лет назад, когда я был молод, так-то ехать! Но тогда и в задумке не было здесь быстроходных моторных лодок. Вдали показалась монастырская церковь — неуклюжее позднее деревянное сооружение, неумело копировавшее кирпичные церкви русского средневековья. Лихачев вышел наверх и с запальчивостью, которая отличала его отношение к любому вопросу, пообещал мне: —
Ну, познакомлю я вас с одним стариком. Чудо! На берегу, едва мы стали взбираться на косогор, встретился председатель сельсовета Павел Степанович Югринов. Сразу стало ясно, что он любит родное село и готов дни и ночи говорить о нем. Как-то просто, без всяких просьб стал он нашим проводником. Я знал, что Монастырь — поселение очень древнее. Об этом же и первые слова Павла Степановича: —
У нас тут места исторические в прямом смысле |