Архив
минувшие дни
отрывок из очерка

40 памятных зарубок

Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ О ЗОЛОТОМ ЧЕЛОВЕКЕ, ВАСИЛИИ СЕМЕНОВИЧЕ  ОСОКИНЕ

Он пообещал нам:

—        Я потом еще про него расскажу. Золотой человек.
Осокин, увидев   неожиданных  гостей,   заулыбался

и повел нас в избу, приговаривая:

—        Хорошо, мужики...

Я пригляделся к нему. Крестьянин и крестьянин, старик, но крепко сбитый, коренастый, этакий кря­жистый дуб. На нем сапоги, не видавшие ни ваксы, ни дегтя и побелевшие от воды, темная суконная ру­баха, подпоясанная ремнем, сделанным из шлеи, и боль­шая городская кепка. Давно небритый, Осокин не пере­стает улыбаться и говорит:

—        Мне ведь семьдесят семь. Я в царское-то время
шибко плохо жил, голый, босой ходил, на люди сты­
дился показаться. А сейчас и одеться могу, а нет
интереса к нарядам.

Он обернулся к Лихачеву:

—        Я твоего отца помню, Евгений. Все в колхоз идти
нас агитировал. А с чего мы начинали? Солдатик, нет ли
у тебя сухарика,— не чего-нибудь. Наковальня с кри­
вой головой, да ведь и бороний зуб, бывало, не из чего
сделать...

У него умерла жена, Степавжда Николаевна, и он хозяйничал сам. Достал поллитровку, но не водки, а ликера «Дружеского», нарезал хлеба, распластал на тарелке вяленого леща. Хлопотал со снедью и говорил:

Хорошо, мужики. У меня мужики редко бывают, иногда только заносит. И тут же сменил тему:

—        Раньше-то у меня успель была. Все мог делать.
Но я знал, что он и сейчас трудится.
Когда старик выходил за чем-нибудь из избы, пред­
седатель рассказывал о нем:

—        Во время финской войны я с ним в кузнице
работал. Молотобойцем. День покуем, руки устанут,
а есть нечего. Он зовет: «Пойдем на старый Чутан». Это
озеро такое километров за десять. Там нужно при­
готовить плашки для запора, раскопать ключ под сне­
гом и подо льдом, закрыть, поставить морду. На другой
день отправляемся за рыбой. Приучал, одним словом,
работать.

Старик возвращался и продолжал свое:

—        Раньше-то, сколько здесь было тетеревов! По­
едешь со старухой по сена —одна из куста, другая,
так ведь и летят, летят. А теперь куда девались —
не знаю. Иной раз видишь: сидит тетерев один. И все.
Да еще как искать надо! Собаку посылаешь по
следу, за ней сам идешь. Чайки раньше засядут на
острове — тучи. Их-то никто не бьет, а нет их. Так иль
нет?

Уходил опять и тогда говорил председатель:

—        Привезли к сельсовету круглые чурки — на дро­
ва. Я думал, освободятся люди на стройке и в воскре­
сенье наколют. А в понедельник утром встречаю дедуш­
ку   Осокина   с   топором.   «Далеко   ли? — спрашиваю.
«К тебе. Дрова колоть для сельсовета». Я ему объясняю,
что уже накололи, а он мне: «Я в субботу видел, думал,
что им лежать?» Это такой мужик, что без дела сидеть
не может.

—        Павел вам рассказывал про историю? Село-то не
зря Монастырь называется. Стоял мужской монастырь,
а игумном у них был Варлаамий. Старые молились,
а молодые работали: морды из черемуховых прутьев
плели, рыбы-то сколько вокруг — рай земной. В старой