Архив
минувшие дни
отрывок из очерка

40 памятных зарубок

Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ О ЗОЛОТОМ ЧЕЛОВЕКЕ, ВАСИЛИИ СЕМЕНОВИЧЕ  ОСОКИНЕ

церкви на чердаке нашли морды. А церковь изрезали
на дрова. И зря. Деревянная, лемехом крытая. Эту ста­
рину хранить надо. Я и в Перми был, кои красивые
церкви стояли, как бабушки, а теперь их нет. Что на­
делали? !

Он помолчал, пожевал губами и продолжал:

—        Из нашего монастыря чернецы не добром ушли,
их разогнали еще в древности. Время трудное было,
приходилось и про половцев думать, они часто при­
ходили. На Ржаных озерах шайка пряталась, разбоем
жили, погостят и уходят восвояси. Монахи в леса
и ушли. А я все хожу, где старая церковь стояла. Если
там покопать, то клад найдешь.

Странное, как я помню, это было гостеванье, состоя­щее из застолья и обрывочных разговоров. Даже ес­ли бы молодой Лихачев не предупреждал меня, что старик Осокин — мужчина серьезный и шутить с ним не надо, я бы все равно отнесся к нему с полным уваже­нием и интересом. И не только из-за того, что он — передовой, работящий и добрый человек, но и за его народную мудрость. Нет-нет, да и встретишь такого деревенского философа и учителя в лучшем смысле этого слова. Он знает, как надо жить «по справедли­вости», как помогать друг другу, как хранить красоту, созданную предками, может рассказать легенды, в ко­торых будут крупинки подлинной истории и опять же народной мудрости. Не трус и не ловчило, он зло отру­гает за глупость и своеволие, но если бесполезно лезть

юлом, он схитрит, прикинется простачком, начнет трясти головой: «Ах, не слышу». Он сразу войдет в кол­хоз, потому что до того жил голым и голодным, а хотел жить по-человечески; он знает, что укрепить колхоз может только труд и честно будет работать, несмотря на то что вокруг окажется немало лентяев.

Пила и Сысойка были не такие. Они не могли под­нять головы. Дедушка Осокин смог. В 1929 году он был молод, но светлую юность души сохранил и через со­рок лет. Честь ему и хвала!

Председатель проводил нас до моторки. Теперь он рассказывал мне о своей жизни.

В тридцатых годах служил в армии, а пришла в со­рок первом большая война — опять пошел. Воевал на Калининском и Третьем Белорусском командиром от­деления связи в артиллерийской части. Дошел до порта Пилау возле Кенигсберга, а закончил войну на Дальнем Востоке. Прошел горы Большого и Малого Хингана, безводные степи Монголии, служил в Порт-Артуре, а потом Желтым морем и Тихим океаном приплыл во Владивосток.

Много у вас тут народа?

По сельсовету около четырех тысяч человек. Это на протяжении 45 километров. Колхоз «Коммунар» далеко не мощный: 31 хозяйство. Население стареет, а молодежь вся идет на лесозаготовки: там повыгоднее, ведь хлеб здесь родится знаете как. До войны еще были мужики, а война прошла, шепнула, и многих не досчи­тались. В одной Куличе, маленькой деревушке, двадцать человек похоронили. Из армии парень вернется и прямо на лесоучасток. Осталось четыре бородатых — они и па­шут. А на вторую смену нет людей. Пенсионеры сегодня помогают работать, завтра слегли, так что их в расчет брать трудно. Значит, женщины и допризыв­ники. Катер нес нас обратно в Гайны по сумеречно суро­вой реке. В памяти всплыли слова дедушки Осокина, деревенского философа:

— Сколь поработаешь, столь и поешь, а сколь по­ешь, столь и поживешь.

Вроде бы и верно. А ведь сам он, хотя работал справно, ел не всегда сытно. И если живет долго, то, наверное, в награду за добрые дела.