Архив
минувшие дни
отрывок из очерка

40 памятных зарубок

Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ О ЗОЛОТОМ ЧЕЛОВЕКЕ, ВАСИЛИИ СЕМЕНОВИЧЕ  ОСОКИНЕ

в свою очередь   Пермь известили, и вот появляются из области археологи. Сразу же нашли интересные вещи. Потом долго жили, месяца два с половиной, копали, искали, а уезжая, взяли о г меня сохранную расписку на случай новых открытий и находок. А ведь раньше и радио проводили и свет тянули, тоже рыли и ничего не находили.

Павел Степанович хотел в самом привлекательном виде представить свое село и, как заправский рассказ­чик, сразу же за сообщением об археологической на­ходке поразил нас легендами:

—        Никто и никогда у нас не помнил, кто первым
здесь поселился. И прадеды прадедов того не знали.
А много разного в памяти все же осталось. Есть рядом
деревня Пальницы — там пугачевцы жили. После раз­
грома Емельянова войска, часть пугачевцев к нам
добралась. Леса их скрыли. А то километров за восем­
надцать есть Разбойничий лог. Там скрывались лихие
люди. Из поколения в поколение передают такую тай­
ну, что спустили они в черное Адово озеро на цепях
бочки с золотом. Наши-то парни искали — куда там:
не нашли.

Он обратился к Лихачеву:

—        Вы к Осокину наведаетесь?

— Это тот глухой старик, о котором я рассказы­вал,— объяснил мне Лихачев и ответил председателю Совета:

А как же?!

Так пошли.

Но тут же Павел Степанов потянул нас к старо­му, аж даже почерневшему дому, из толстенных, не опиленных, а обрубленных топором бревен в об­хват.

—        Старше этого дома в деревне нет,— сказал пред­
седатель.— Сколько раз его перекладывали. Последний

раз я помогал, в нем теперь живет Осокина Анна Ива­новна.

Показал на два верхних бревна:

— Видите знаки древности?

Я с сомнением глянул: что это еще за знаки? Но ког­да пригляделся--ахнул  и схватился  за фотоаппарат.. На одном из двух торчащих под крышей бревен неве­домый строитель вырубил топором: Кто был этот «СП» — Степан ли Пыстогов, Семен ли Порсев или какой-нибудь Селиван Пыжьянов,—никто теперь сказать уже не может, ведь прошло без тридца­ти лет два столетия с тех пор, как плотники или сам хозяин с сыновьями срубили эту избу. А по фамилии, коли бы знать ее, можно было бы и прикинуть, кто тут жил в те далекие времена: по коми-пермяцки пистог — это синица, порсь — свинья, а пыжьян —шило.

Задал нам неразрешимую задачу Павел Степанович! Еще издали  мы  увидели   Осокина.   Хозяин  стоял возле положенного на землю могучего кряжа, под стать помеченному предпоследним годом восемнадцатого ве­ка Кряж приспособлен для гнутья полозьев (его зовут «бало»). Осокин  что-то примерял.   Он   слыл  первым мастером по саням и колесам, по плетению рыболовных морд и мереж и, видно, получил заказ.

Словоохотливый председатель сразу же, с ходу сообщил нам, что Василий Семенович Осокин —золо­той человек. Он и сани и морды мастерит совсем не корысти ради, а чтобы колхозу и соседям помочь. Его просят: «Дедушка, сколько тебе?», а он рукой махнет: «Нисколько. Мне чего надо будет-приду». Иной раз придет, а то и забудет. —   Если бы не он, плохо бы колхозу пришлось.
В прошлом году лодку делал Андрею Игнатьевичу
Югрину. Тот интересуется: «За сколько сладишь?»
А мастер отвечает: «За молоко». У Андрея корова, вот
он и будет старику молоко давать.

Председатель довольно улыбнулся.

—        Не считаются: то ли недоберет, то ли переберет.
И оба довольны.