Архив
минувшие дни
отрывок из очерка

40 памятных зарубок

Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»...

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ О СВЯЩЕННЫХ ДЕРЕВЬЯХ, СОЛОНИНАХ И ПЕРМСКИХ БОГАХ

С 1929 года сохранился у меня фотоснимок: на Пермяцкой улице Кудымкара, круто идущей в гору, возле колодца, где вода не замерзает даже в лютую стужу, стоит в белом снежном окруже­нии могучая береза.  Лет ей, наверное, двести, а то и больше —ствол в три обхвата, крона в стужу без листьев широка и раскидиста, так что летом, ^поди-ко, в знойный день хорошо укрыться в прохладной зелено­ватой тени. Это —великая береза, всемогущая пра­матерь деревьев, предводительница всех берез, сосен и других деревьев послабей и позастенчивеи, вроде ив, осокорей и акаций. И недаром испокон веков здешние люди, привыкшие к вещим знакам, таинственным сим­волам, к черным и светлым словам, непоколебимо верят что береза на Пермяцкой улице — священная. Потому-то мне о ней сказали и потому-то я ее и снял. Из дальних пермяцких деревень приходили сюда не только старики и старухи, но и люди в силе, падали ниц и закрывая глаза, чтобы видеть не земное, не близ­кое, а дальнее и потустороннее, молили,—кто о чем: о выздоровлении дочери, пораженной падучей, о рож­дении сына после пяти дочерей, о возвращении отца невредимым из бурлацкого похода, о любви девушки, самойжеланной, да кто знает, что еще может просить человек робкий, несчастный, нелюбимый или больной. И видно, столь великая вера толкала людей к мольбам, что иной раз они приписывали и исполнение желании. А отсюда и слава священного дерева.

Рассказывают, что некогда насадитель христианства в здешних краях, епископ Стефаний, прозванный Перм­ским и потом даже причисленный к лику святых, желая сломить упорство пермяков-язычников, велел срубить одну такую священную березу, стоявшую на месте нынешнего селения Усть-Вым. Но едва прикоснулись топором к священному дереву, как раздались жалоО-ные стоны и крики:

— Стефан, Стефан, за что ты нас гонишь?! Это наше

древнее жилище.

Так жаловались духи дерева,

 

Но по приказу Стефания продолжали рубить, и из надрубленных мест лилась кровь.

В Пянтеге прибрежная хвойная роща называлась «богов дом», а в часовне деревни Керчевой, в устье реки Битеры, вокруг пятиствольного дерева выстроили часовню. (Замечу кстати, что я был недавно в Керче­вой—там действует крупнейший в стране сплавной рейд.)

К деревьям — особенно необычным, многостволь­ным,  относились в пермских краях с  благоговением.

Скажете: пантеизм? Обожествление природы? А вспомните хотя бы русскую поэзию — сколько прекрас­ных поэтических образов рождено именно тем, что к березам, похожим на девушек, к могучему дубу, стоящему среди долины ровный, к кудрявому обледе­невшему клену, к осинам, которым впору молиться,— обращались как к живым существам Пушкин, Есенин и другие ценимые нами поэтические пророки.

Не только предки коми-пермяков, но и наши рус­ские предки ценили дерево, потому что жили в лесу, зависели от его даров: из кряжей строили избы, а из комля с корнем топором вырезывали для охлупня— верхового бревна на гребне крыши — гордого коня. На причелине ворот вырезали образы солнца — подате­ля благ и льва-охранителя. Дерево давало материал для прялиц-кореннушек, для поставок, мисок и братин, которые потом лудились и олифились, так что станови­лись не хуже княжеских. Из дерева гнали смолу, жгли уголь, весной лакомились пьянящим соком, ломали ве­ники для парной бани, мастерили игрушки ребятам на забаву.

Пермяки, поклонники Золотой бабы и Войпеля, так же как некогда и русские-язычники, поклонники Перуна, Дажьбога и Ярилы, ставили на угорьях деревянных идолов и молились на них. Пришел Стефаний в пермские земли и обратил пермяков в другую-—хри­стианскую — веру.

Но разве сразу исчезнет то, что существовало века? Пермяки по-прежнему вырезали из дерева богов, но теперь уже не старых, а новых — Христа, богоматерь, архангелов и ангелов, Илью и Николу. Епифаний

[1]2345