|
40 памятных зарубок
Однажды перебирал я свои старые бумаги, вырезки, заметки и обнаружил куски пожелтевших от времени газет. На одной стороне первого куска — фотомонтаж, какие любили раньше помещать в газетах, передовица, посвященная шестой годовщине смерти Ленина, а на обороте моя статья со странным названием: «Митя-царь и бесхвостые кулаки». На втором куске — моя же корреспонденция «Штурм Виль Олана». В старом журнале 1930 года я нашел свой очерк «В плену болот»... ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ О СЛАВНОМ БОГАТЫРЕ КУДЫМ-ОШЕ
Давным-давно, когда Иньва-ре-ка текла прямей, чем сейчас, жил на ее берегах и в дремучей тайге народ по имени чудь. Жили чуды не в бревенчатых избах, а в землянках, хлеба не сеяли, топора не знали, питались тем, что им лес пошлет да река даст. Помогал им мудрый бог Ойпель, поэтому болезни обходили чудов стороной, каждый чуд-чуде-нин жил по сто лет и расплодилось их видимо-невидимо. Сила у каждого — немереная, с любым зверем, даже медведем, могли поспорить. Самыми сильными слыли три брата — Купра, Май да Ош, а из братьев удачливым оказался не старший, не средний, а младший — Ош. Роста в нем три аршина, разума втрое против других, а глаза смотрят днем, как у ястреба, ночью, как у совы. Зимой и летом ходил он в одежде из собольих шкур, на ногах кожаная обувь — чуни, голова непокрытая: не боялся богатырь ни дождя, ни снега, ни жаркого солнца, ни трескучего мороза. Мать Оша, хотя и звалась Пэвсин, то есть Одноглазая, прославилась смелостью и мудростью, и все племя ее слушалось. Трудилась она наравне с мужчинами, с реки пологого подъема не искала, воду таскала большой корчагой. Ойпель, добрый чудской бог, знал и любил мудрую Пэвсин. Вместе с матерью Оша жила ведунья Чикыш,— она дружила с рогатым лесным богом Сюра-Пелем и потому могла кремнем добыть огонь, кому нужно — отвести глаза, а желанного воскресить. Отец Оша когда-то считался памом, чудским жрецом и вождем, ходил он воевать на Курогкар и Круто-чей, но из последнего похода принесли его мертвым, и даже Чикыш не смогла оживить: со времени смерти прошло слишком много дней. Похоронили Пама на Изьюре, круче над Кувой-рекой, где у чуди обиталище богов, где сам бог Ойпель жил, а племя молилось здесь, поминая павших в бою воинов. Жило племя тогда на урочище, которое называлось Сылпан. И вот настало время выбирать чуди нового жреца бога Ойпеля и других богов, вождя племени. Все назвали имя Оша, дали ему памскую одежду, помолились Ойпелю, прося его оберегать нового вождя от болезней и разных бед — колдовской порчи и сглаза, а пуще всего от вражеских стрел, отравленных сулемой и чтобы пам Ош защищал чудские очаги и всю чудь, хоть малых, хоть старых. Новому паму племя дало наказ: делать так, как делал его отец, всегда быть готовым к отпору врагам, острые копья держать наготове, а наконечники стрел чтобы были смазаны отравой. Все чаще и чаще стали нападать на чудь вражеские племена и при защите городища убивали чудских воинов. Тогда Ош сказал своей матери Пэвсин, своим братьям Купре и Маю, ведунье Чикыш и всем чудам-чуденинам: — На хорошем месте наше селище, да в стороне от бога Ойпеля. Вот он и не защищает чудь от набегов врага. Надо нам всем поселиться на красном обрыве Изьюра, перед острым взглядом Ойпеля, под его могучим крылом, пусть он стережет нас, как мать свое дитя, как тетерка своих птенцов.
Долго молчали люди, будто языки у них вырвали, сидели неподвижно, и можно было подумать, что руки и ноги у них связаны. Иньва-река затихла, перестала шуметь вода на перекатах. Все даже думать боялись о том, чтобы поселиться на Изьюре, на том месте, где обитают боги и где племя поминает умерших предков. Разве не знает пам Ош, как великие боги карают тех, кто оскверняет святилище? Наконец ведунья Чикыш сказала: —
Пусть отсохнут руки, пусть отнимутся ноги у то И все старики в знак согласия склонили седые головы. Но пам Ош возразил ведунье Чикыш: |